Новосибирск и Новосибирская область: свежие новости, объективный анализ, актуальные комментарии

Андрей Прикотенко начал свой сезон в театре «Красный факел» премьерой спектакля «Мёртвые души»

И какой же русский театр не любит «в Гоголя»? Чтобы неслась по-над сценическим пространством разлюбезная русскому человеку птица-тройка, выбивая из знаменитого поэтического текста копытами новых смыслов слежавшуюся хрестоматийную пыль школьных учебников? Чтобы искушённый зритель восторженно охнул, выдохнул, тихонько перекрестился и пустился в путешествие из пункта А в пункт Б, где «люди-коробочки-чуланчики» инфернально обнажают в улыбке остренькие зубки и воет мелким бесом чичиков-метель, загребая в карманы мёртвые души. Вот и режиссёр Андрей Прикотенко поставил в театре «Красный факел» метафизическое роуд-муви, где сцена превращается в модель новой галактики — с россыпью актёрских звёздных ролей и тёмной материей архетипов.

Гоголь и Прикотенко — дуэт, конечно, интригующий — особенно в контексте его удачных опытов в театре «Старый дом», когда от Шекспира, Достоевского и Толстого оставались лишь имена их персонажей и примерная канва сюжета, но день сегодняшний проявлялся с неумолимой силой переводных картинок из детства. Впрочем, этот освежающий режиссёрский душ был классикам только на пользу, ибо помогал зрителю сменить привычную оптику на «вечное и незыблемое». Поэтому новосибирский зритель ждал премьеру «Мёртвых душ», надеясь на внезапные экзистенциальные повороты и инсайты по схеме «осенние романы Пелевина». Вспоминая свой неприлично громкий смех почти на всём протяжении спектакля, могу с субъективной уверенностью сказать — Прикотенко удалось превратить инфернальную ипохондрию Гоголя в космически-комическую оперу. На этот раз он не стал переписывать классический текст, как делал в «Старом доме», — просто вывернул всех этих ходульных «чичиковых-ноздрёвых-маниловых» наизнанку, явив зрителю их временами абсурдный и нелогичный, но такой знакомый в нашем бытовании внутренний мир. Конечно, встреча с внутренней Коробочкой оптимизма в жизни не прибавляет, но — смешно до слёз. Понятное дело, что «над собой смеётесь», но сегодня самоирония — наше всё.

Многих терзал главный вопрос: что сделает режиссёр с академической сценой «Красного факела» в техническом плане? Куда он её развернёт, передвинет, вынесет? Андрей Прикотенко и Ольга Шаишмелашвили — опытные архитекторы сценических миров, умеющие в «булгаковскую инженерию», когда на условных шести квадратных метрах можно и бал у сатаны организовать. «Мёртвые души» съели шесть рядов на главной сцене, превратив её в геометрическую плоскость холодного космоса, давая зрителю ощущение оптической иллюзии, когда нет горизонта, лишь горизонт событий. Над этим миром грозово нависают ряды ламп-туч разной конфигурации, которые в моменты купли-продажи спиритически мигают и трещат. Русский человек любит в местечковый спиритизм, а люди, известно, как тучи, особенно — мёртвые. В сцене, где Чичиков (Андрей Яковлев) читает записочки помещиков с именами-фамилиями мёртвых крепостных («Это что за мужик: Елизавета Воробей. Фу ты пропасть: баба! Она как сюда затесалась? Подлец, Собакевич, и здесь надул!»), софиты с лампами-душами опускаются практически на авансцену, вступая с героем в мистический диалог. И, да, в этом моменте расхожая фраза «светится от счастья» приобретает совсем другой смысл. Собственно, как и многое другое, заложенное в нашу коллективную прошивку привычными архетипами.

Вот взять, к примеру, известную нам со школьной скамьи Коробочку — старушку в сальном чепце, архетип косности и скупердяйства. Ну кто может заподозрить в нежной инженю Ирины Кривонос, уверенно демонстрирующей свою женскую сущность (ах, да я и не прочь вовсе) гоголевское существо без пола и возраста? Нет, она флиртует с Чичиковым напропалую, пьёт шампанское на брудершафт, а на вопрос «Как звать вас?» игриво отвечает: «Настасья Филипповна, ой, Петровна». Как говорится, привет стародомовскому «Идиоту» от его создателя. А кто, позвольте, сказал, что в душе Коробочка не ощущает себя фамфаталь в стиле Фёдора Михайловича? Вот и пеньюар кружевной, и шпильки — всё при ней. Я, честно, даже удивлена, что Чичиков не закружил с ней в приватном танце. Не поймёшь этих мужиков, честное слово. Жадная, конечно, всё выгоду свою ищет, на живца ловит, да кто сегодня не ловит-то? Или краш всея Руси Манилов в исполнении Павла Полякова со взглядом котика из «Шрека» — вон, как к светлому, разумному тянется, буквально к стенке припирает Чичикова своей тягой общения с братом по разуму. Где этот гоголевский типаж «мёртвого человека», у которого и имени-то нет? Да он живее всех живых, всё о судьбах человечества переживает, к лучшей версии себя стремится — вместе с женой-красавицей (Дарья Емельянова). Никакого гоголевского инфернального ужаса — нормальные чудаковатые люди. Вот и чета Собакевичей — крепкая ячейка общества, всё как у всех — муж (Егор Овечкин) ведёт своё наполеоновское соло, но мы-то понимаем, кто в доме хозяин. Жена его, Феодулия Ивановна (Карина Овечкина) только бровь изогнула — муж уже на лопатках. Или мужчина весомых достоинств Ноздрёв (Константин Телегин) — это же просто брызги шампанского, а не мужчина, какая экспрессия, каков напор! «Давненько я не брал в руки шашек!» — и на свет появляется карманный вариант шашек, в которые рубились случайные попутчики в советских поездах дальнего следования. И весь народ, населяющий этот причудливый мир, восторженно выдыхает за спинами шашечных дуэлянтов: «Ахахах! Это же такие, как в детстве!».

Кстати, в последнее время режиссёры всё чаще прибегают к подобному «приёму узнавания», когда какая-то фишечка из прошлого — предмет или музыкальная фраза — быстро подключает зрителя к общему коллективному прошлому. С одной стороны, это работает на слом предлагаемой реальности, с другой — дарит ощущение общности. Героиня Дарьи Емельяновой невпопад и тоненько выводит «А люди, как тучи», — и зал радостно смеётся: ну да, ну да, помним такое. Чем больше таких моментальных подключений к общему полю, тем проще режиссёру управлять коллективной эмоцией, направляя зрителя туда, куда ему нужно. Вот так, смеёшься, смеёшься, а потом — щелчок, и ты уже несёшься на огромной скорости в упряжке кучера Селифана (Денис Ганин) по космическому бездорожью под «Дубинушка, ухнем» в исполнении провинциального Шаляпина в лохматой шубе. Вернее, не щелчок, а бой на ложках — звук, означающий, что Чичиков завершил миссию по выманиванию мёртвых душ у одного помещика и начинает свой полёт к другому. Андрей Яковлев не просто играет на ложках — он задаёт темпоритм всему спектаклю, превращая ложечный бой в центробежную силу, которая вращает мир «Мёртвых душ» против часовой стрелки. С каждым эпизодом — всё быстрее и быстрее, с каждым кругом — всё истовее и истовее, ваше время истекло, кончайте разговоры. Чичиков понимает, что мир схлопывается, уходит в подпространство и если не набить карманы душами, то можно здесь остаться навсегда.

В финальной сцене, когда Ноздрёв-Телегин исступлённо признаёт в Чичикове мессию, всадников апокалипсиса и антихриста одновременно, озвучивая известные нам народные теории мирового заговора, можно уйти в два состояния. Первое — провалиться в чудовищную рефлексию по поводу беспросветно глупой человеческой природы. Второе — начать хохотать, ибо смех — отличная защита от страха, надвигающейся хтони и экзистенциального глухого отчаяния. Здесь уже выбор за зрителем — какую он дорогу выберет. Но в финале всех ждёт нежный свет зарождающегося мира, где герои, сняв нелепые шубы и чёрные фраки, играют в бадминтон, пытаясь удержать живую душу-воланчик, как можно дольше в воздухе. Вообще, игра в бадминтон — действительно, мистическое действо, когда от двух партнёров, образно говоря, зависит полёт живой души. Но с Чичиковым здесь никто не играет — его в этом мире нет. Тщетно он пытается удержать в ладонях пригоршни воланчиков, они рассыпаются-улетают белыми птахами. Всё-таки, Андрей Яковлев — сильный артист, не страдающий кессонной болезнью на больших глубинах психологического существования.

Спектакли Андрея Прикотенко (по крайне мере те, что мы видели в Новосибирске) всегда были режиссёрскими — с чёткой геометрией мизансцен и выстроенным актёрским существованием. И в «Мёртвых душах», конечно, видна суровая режиссёрская рука. Но всё-таки «Мёртвые души» — это прежде всего актёрский безупречный ансамбль, бенефис краснофакельской труппы, сумевшей выпрыгнуть из своего физического тела, чтобы дотянуться до новых звёзд.

P.S.Если следовать логике литературных критиков, считающих, что Гоголь шёл по следу «Божественной комедии» Данте, то во втором томе «Мёртвых душ» он должен был рассказать о трансформации человеческой души на пороге чистилища. И в открытом финале краснофакельских «Мёртвых душ» есть намёк на этот переход. Поэтому вопрос о живых и мёртвых душах остаётся открытым. Пациент-Чичиков скорее мёртв или жив? Или вся эта фантасмагория под звуки ложечного боя и аккордеона лишь привиделась ему в момент перехода?